— Викентий?
— Вы и про него знаете? — удивился он.
— Как видишь, знаю. И вообще это ни для кого не секрет. Видимо, и в милиции знают про ваше «убежище». Ты тоже пробовал эту гадость? Только ответь мне честно, не лги.
— Несколько раз. Но уколы не делал. Ни разу, честное слово. А Костя сорвался. Мы даже не думали, что это произойдет так быстро…
— Почему?
Антон тяжело вздохнул, помрачнел и умолк. Честное слово, он знал. Я почувствовала, что он знал, где Костя, и решила выяснить это у него во что бы то ни стало. Для этого сложилась хорошая ситуация. Дома не было его матери и старшей сестры. К тому же ему явно понравилось, как я удалила из комнаты его дедушку. Остается парня дожать. И начать с того, что попытаться выяснить, почему так внезапно изменился Костя. Что случилось с ним в последние шесть месяцев?
Но в этот момент я услышала знакомые завывания моей машины. Включилась сигнализация. Этот паршивый водитель грузовика все-таки, видимо, задел мой автомобиль. Чтоб он сдох, сукин сын! Я надеялась, что моя машина пострадала не очень сильно, но была вынуждена закончить разговор, который только начался, выбежать из квартиры, спуститься на улицу и отключить сирену. Внимательно осмотрела автомобиль. Было уже темно, но при свете фонаря я разглядела свежую царапину. Так и думала! Не следовало ставить здесь машину. Нашла место для парковки, старая дура. Обиднее всего было, что я даже не смогу попросить денег на ремонт моего автомобиля у Левчевых. Мне будет стыдно и неприятно это сделать. У них такое горе, а я тут с какой-то царапиной на своей машине.
Поднимаясь по лестнице к Григорьевым, я услышала громкий голос деда Антона:
— Ты дурака не валяй! Расскажи ей, куда спрятался твой дружок. Куда он сбежал? Может, его спрятал у себя дома ваш друг кавказец? Или помог ему куда-то сбежать? Ты только не увиливай, смотри у меня!
— Отцепись! — крикнул внук. — Я с тобой не разговариваю.
— Будешь. Снова ремня захотел?
— Только попробуй! Я тоже из дома сбегу…
Нужно вмешаться. Иначе действительно произойдет непоправимое. Ну как можно разговаривать таким тоном с подростком? Честное слово, я больше никогда в жизни не стану кричать на Сашу. И никогда не буду ему угрожать. Я начала громко стучать в дверь. Открыл мне Григорьев. У него был явно недовольный вид. Я помешала ему заниматься воспитанием внука. Я бесцеремонно оттолкнула его и вошла в квартиру. Антон стоял в гостиной весь какой-то затравленный и злой.
— Ты можешь говорить? — спросила я у него. Чтоб этот водитель грузовика перевернулся на своей машине, искренне пожелала я, хотя по натуре человек совсем не мстительный.
— Отстаньте от меня! — закричал Антон. — Уйдите! Я не буду больше ни с кем разговаривать. Отстаньте от меня! — Он выбежал из квартиры и хлопнул дверью.
Его дед осторожно вошел в комнату. Старый дурак.
— Ничего, — хрипло произнес он, — вернется. Не первый раз убегает.
— Вы ведете себя антипедагогично, — это было единственное слово, которое я могла в тот момент подобрать и выдать. А потом тоже хлопнула дверью и ушла, о чем, наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
Я отправилась в офис. Другие мои дела никто не отменил, и мне пришлось задержаться с ними до половины девятого. Розенталь собрался уходить поздно, где-то около восьми. Увидев, что у меня горит свет, он вошел в мой кабинет, предварительно постучавшись. Учитывая, что весь наш офис принадлежит ему и он платит всем заработную плату, его тактичность делает ему честь. При его появлении я поднялась.
— Сиди, — махнул рукой Марк Борисович. — Ты почти весь день отсутствовала. — Он уселся на стул. — Что-нибудь узнала про этого пропавшего мальчика?
— Прокуратура возьмет дело под свой контроль, — доложила я, — в дело вмешался Стукалин, заместитель министра внутренних дел. Вы его знаете. А в самой милиции дело поручили, извините меня, такому придурку, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Он вызывает товарищей пропавшего парня и угрожает им, требуя рассказать, где может скрываться Константин Левчев.
— Все? — Марк Борисович всегда чувствует, когда человек недоговаривает. И как это у него получается? Мне бы у него поучиться.
— Нет, не все. Мальчик был законченным наркоманом. Уже делал внутривенные инъекции. Мать знала об этой трагедии и скрывала ее от отца. Они иногда даже ездили в частный дом к одному психологу, чтобы отлежаться там. Вполне вероятно, что у него сейчас приступ. Но меня смущает, что все в один голос говорят о том, что он изменился за последние несколько месяцев. Будто бы сломался. Или его словно подменили. Я сегодня была у одного его товарища дома. Он явно что-то знает, но не говорит. Этот паренек растет без отца, а его дедушка применяет к нему не совсем педагогические методы воспитания…
Розенталь поморщился. Мне-то было известно, как он обожает своих внуков. Ему и в голову никогда не придет учить их ремнем.
— Поэтому мальчик озлоблен, никому не верит, ни с кем не хочет разговаривать. Он был его самым близким другом. И еще один азербайджанский мальчик. С ним я завтра встречусь. Посмотрим, что он скажет.
— Понятно. Только почему ты сказала «азербайджанский мальчик»? Разве его национальность имеет какое-то отношение к поискам его друга?
«Все евреи одинаковые, — мелькнуло у меня в голове. — Они явные космополиты, этим и отличаются от других. Может, поэтому и выживают в других странах?»
— Не знаю, — честно призналась я, — наверно, по привычке. Дедушке мальчика, у которого я сегодня была, не очень нравится, что его внук дружит с кавказцем. Он много лет воевал на Кавказе, у него негативное восприятие этих людей.