— Дело в том, что сегодня ночью погиб второй товарищ вашего сына. Из той же самой компании, в которой был ваш мальчик. Двое из троих погибли, и у нас есть все основания полагать, что их убили. Вы понимаете, как нам важно поговорить с вашим сыном, отбросив все формальности?
— Убили? — Женщина даже вскрикнула, настолько ее поразило это известие. — Кого убили? Антона?
— Тише, — попросил Денис Александрович. — Нас может услышать ваш сын. Не нужно, чтобы он узнал об этом раньше, чем мы с ним увидимся.
— Входите, — разрешила она, — только, пожалуйста, снимите обувь. У нас так принято. Я знаю, что в Москве неудобно об этом просить гостей, но у нас нельзя ходить по квартире в обуви. Извините меня еще раз. Я дам вам тапочки.
Мы переглянулись. Вот так. И нужно снимать обувь. Раз пришел в чужой дом без санкции на арест или обыск, будь добр подчиняться требованиям хозяев. По большому счету, я считаю это требование очень разумным. Почему нужно нести грязь с улицы в квартиру? Ведь у себя дома вы надеваете тапочки уже в прихожей. В общем, мы переобулись и стали выглядеть довольно смешно. Особенно Сердюков. Он выше меня ростом на целую голову, но размер ноги у него сорок первый, почти как у меня. Можете себе представить? Такой косолапый медведь с очень маленькими ступнями. Хозяйка явно не рассчитала, выдав ему самые большие тапочки, ведь ростом он выше нас всех. И в этих тапочках майор выглядел несколько неуклюже и смешно. Очевидно, он это понимал и поэтому злился еще больше. Мы прошли в гостиную, где было чисто и убрано. Я тут же вспомнила статьи наших журналистов о приезжих кавказцах и азиатах, которые привыкли жить в грязи и не соблюдают правила санитарных норм, принятых в наших домах. Мы сели за стол.
— Прежде чем вы позовете вашего сына, — обратился к хозяйке дома Денис Александрович, — я хотел бы узнать, где был ваш мальчик вчера вечером.
— Вы его подозреваете? — испугалась она.
— Нет. Но нам нужно знать.
— Вчера вечером мы были в гостях у наших родственников. Вместе с Икрамом. Примерно в одиннадцать вечера мы вернулись. Там было много людей, все могут подтвердить, что мой сын был вместе с нами.
— У них всегда алиби на всю семью, — зло вставил майор, — и куча свидетелей вдобавок.
Игнатьев недовольно покосился на Сердюкова. А я сразу подумала, что такие типы, как этот майор, бывают только в кино. Однозначно неприятный тип. И вдобавок жутко ограниченный. Денис Александрович мне нравился все больше и больше. Он сказал, обращаясь к хозяйке дома:
— Очень хорошо. Успокойтесь и позовите сына. Мы с ним поговорим. Не нужно ни о чем беспокоиться. С нами приехала и адвокат семьи Левчевых. Это госпожа Моржикова, которая здесь присутствует. Мы зададим мальчику несколько вопросов и уйдем.
— Он так переживает все, что случилось с его другом Костей, — сказала мать, обращаясь ко мне, и пошла за сыном.
А Игнатьев взглянул на Сердюкова.
— Не нужно так нервничать, — посоветовал он, — мы пока не знаем, что случилось на стройке. И не нужно ничего комментировать.
Майор зло отвернулся, но промолчал. В комнату вошел подросток чуть выше среднего роста, темноволосый, угловатый, прыщеватый, с длинными вытянутыми конечностями и таким же вытянутым лицом, на котором уже проступили еще ни разу не бритые усы. Мальчик был явно напуган. Очевидно, мать все-таки не удержалась и успела рассказать ему о случившейся ночью трагедии. Впрочем, этого следовало ожидать. Я на ее месте тоже рассказала бы, попытавшись хоть как-то подготовить сына к предстоящей беседе.
— Здравствуй, Икрам, — начал беседу Денис Александрович, — ты, наверное, уже знаешь, погиб твой товарищ. Антон Григорьев. Вчера ночью его нашли на стройке. Рядом с Курским вокзалом. Ты не знаешь, что он там делал?
— Не знаю, — ответил Икрам, опустив голову.
Мать села в стороне, слушая ответы сына. В ее присутствии он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но удалить ее было нельзя. В конце концов, мы здесь находились только с ее разрешения.
— Когда вы с ним виделись в последний раз? — спросил Игнатьев.
— Вчера днем, — ответил Икрам.
Честное слово, мне показалось, что он тоже что-то знает. Не нужно быть следователем или психологом, чтобы это почувствовать. Но как заставить подростков сказать правду?
— Он тебе что-то говорил?
— Нет. Мы только спросили друг у друга, как дела, и сразу разошлись.
— И ни о чем не говорили?
— Ни о чем. Я торопился домой. Вчера нас ждали у родственников, и я обещал прийти пораньше.
— И он тебе ничего не сказал?
— Нет.
— Ты знаешь, что Костю до сих пор не нашли?
— Знаю.
— Как ты думаешь, что с ним могло случиться?
— Я не знаю.
Сердюков с трудом сдерживался, и я подумала, что начинаю его понимать.
— Вчера убили твоего товарища, — не теряя самообладания, продолжил Денис Александрович, — до этого пропал другой твой товарищ. Ты сам говорил в милиции, что Костя и Антон были твоими лучшими друзьями. Неужели ты не хочешь нам помочь? Неужели не понимаешь, что исчезновение Левчева и убийство Григорьева как-то связаны? И мы можем думать, что ты знаешь, почему убили твоего товарища, и не хочешь нам говорить. Подумай хотя бы об их близких.
— Я ничего не знаю, — упрямо пробубнил подросток, уставившись в пол.
И тем не менее мы все справедливо полагали, что он знает о случившемся гораздо больше нас.
— Хватит лгать, — зло заявил не выдержавший Сердюков, — у нас и так дел хватает. Ты думаешь, мы к тебе в гости приехали? Ты ведь знаешь, почему исчез твой товарищ? И почему убили второго? Чем вы баловались в свободное от учебы время? Может, расскажешь матери, какие у вас бывают «забавы».