Тверской бульвар - Страница 49

— Полчаса назад, — ответил Сердюков. Ему было явно не по себе. Он же нормальный человек и тоже переживает. К тому же майор понимает, что Стукалин не простит им этого убийства.

— Вы уже сообщили семье мальчика?

— Нет. Подумали, что вы сами позвоните.

— Да, наверное, мне нужно им позвонить, — согласилась я, понимая, что это будет самый трудный разговор в моей жизни. Я его не вынесу, не выдержу, не переживу, но обязана им сообщить эту страшную весть. И опять взглянула на Веру Хавренко. На этот раз без боли, без сожаления и без жалости.

— Я лучше поеду к Левчевым. — Мне было очень трудно произнести эти слова.

— Правильно, — кивнул Игнатьев. — Лучше всего вам туда поехать. Я сообщу вам о результатах нашего расследования.

— Обязательно. — Даже больше не представляя интересы Левчевых, я хотела знать, что случилось с ребятами и почему они гибнут на этой стройке. Что их туда влечет?

В голове у меня стоял туман, перед глазами плыли какие-то круги. Я не знала, как мне говорить с Левчевыми. Не представляла, какие подберу слова, как попытаюсь их утешить. Что можно говорить в таких случаях? Или что нужно говорить? Я не знала… Денис Александрович смотрел на меня и, кажется, понимал мое состояние.

— Скажите им, что кто-то должен приехать и опознать тело мальчика. Сегодня вечером, — напомнил он.

— Опять! — вырвалось у меня. — Это похоже на какой-то ужасный ритуал.

— Вы же прекрасно все понимаете.

— Они не смогут. Ни отец, ни мать. Нужно найти кого-нибудь другого. Они просто не выдержат. У матери и так нервы на пределе. А у отца больное сердце. — Я не представляла, как можно потребовать от родственников исполнения такой процедуры. Но с другой стороны, кто же еще может опознать своего близкого? И как можно хоронить человека, если его не опознали родственники? Они же сами потом начнут сомневаться. К тому же закон есть закон.

— Вы же понимаете, что мы ничего не можем изменить, — сказал мне Игнатьев. — Кто-то из них все равно должен приехать. Сегодня вечером. Я попрошу, чтобы в морге все подготовили.

— Не говорите мне об этом, — простонала я от ужаса, услышав слово «морг».

Мой стон услышала Вера. Она потушила сигарету, посмотрела мне в глаза и осторожно уточнила:

— Мальчик погиб?

— Да, тот самый мальчик, которого такие, как ты, пристрастили к наркотикам, — заревела я, уже ни о чем не думая. — Он перешел на героин и погиб, сорвавшись на стройке. Это ты виновата в его смерти.

Честное слово, в этот момент я бы могла ее ударить. А еще говорят, что в нашей милиции работают строгие люди. Да они просто ангелы, если могут все это терпеть ежедневно, проходить через такое.

— Не ори, — огрызнулась Вера, — люди вокруг. — Она посмотрела на Сердюкова и вдруг попросила у него еще одну сигарету.

Он без слов протянул ей пачку. Сотрудники милиции немного психологи, они чувствуют состояние подозреваемых. Хавренко взяла сигарету, и он щелкнул зажигалкой.

— Значит так, — сказала она, мрачно глядя куда-то перед собой, — записывайте. Основной товар я получаю от Джамала Абдулханова. Его адрес у вас должен быть. Все торговцы, а нас человек двадцать, отдают ему деньги после реализации. Он обычно выдает товар в долг, даже без залога. Но тех, кто не возвращает деньги, сажает на «счетчик». И набегают проценты. В общем, все как обычно. Я ежемесячно получаю у Джамала товара на двадцать тысяч долларов. Продаю за сорок. Обычная надбавка в пятьдесят процентов, вы же расценки знаете. Десять идет Джамалу, пять остается мне. Вот так и живу. Иногда беру товара больше, тогда мне и остается больше. Но Джамал строго следит, чтобы все было по правилам.

Я быстро подсчитала. И что же получается? Она берет товара на двадцать, продает его за сорок. Но рассказала только про тридцать пять тысяч. Куда же идут еще пять?

— А остальные пять? — не выдержала я. Следовало бы, конечно, промолчать, но я была в таком состоянии, что задала этот вопрос почти машинально.

Игнатьев взглянул на меня, нахмурился еще больше, но промолчал. Сердюков даже не посмотрел в мою сторону. Только Вера выпустила струю дыма и, улыбнувшись, показала на них.

— Видишь, они молчат? Оба знают, куда идут оставшиеся деньги. У нас столько проверяющих на шее сидит! И каждому от бандитов до милиции нужно отстегивать. У всех свои порядки. Джамала мои проблемы не касаются.

— Сейчас поедем его брать, — жестко объявил Сердюков, — если обещаешь дать показания против него. Мы возьмем всю его банду, всех перекупщиков и всех его сбытчиков. Только учти, что потом отказаться от своих показаний будет невозможно, они все равно узнают, что это ты их сдала. Мы, конечно, будем тебя защищать, а сотрудники Комитета по борьбе с наркотиками сумеют сделать тебе новые документы и новый адрес, спрячут твоих детей и тебя, но ты не должна отказываться от своих показаний.

— Не откажусь, — твердо пообещала Хавренко.

Сердюков взглянул на старшего помощника прокурора.

— Мы его давно знаем, но зацепить не могли. Он даже карманы зашивает, когда выходит из дома, чтобы мы не подбросили ему наркотики. Не могли найти никакой зацепки. И Джамал очень исправно платит. По-моему, и сотрудникам Комитета, и нашим людям, и даже офицерам ФСБ. У каждого своя «такса». Если потянем за эту ниточку, то обнаружим целый клубок. Тогда нужно брать его поставщиков и проследить всю цепочку до Таджикистана, откуда они привозят свой товар, переправленный им через границу из Афганистана.

— Будем брать, — поддержал майора Игнатьев. — Если она сдаст нам Джамала, то будет легче выявить остальных.