Тверской бульвар - Страница 50

Я подумала: вот ведь должна была произойти чудовищная трагедия, чтобы Вера решилась на такое откровение. С другой стороны, у нее двое детей и она понимает, что ничем хорошим для нее все это не закончится. Либо дети пристрастятся к зелью, которым торгует мать, либо их убьют вместе с матерью. Либо убьют только мать, а дети останутся сиротами. В общем, любой вариант одинаково ужасен. Мне Веру Хавренко было уже не жалко — мне стало за нее страшно. И ведь нет никакой гарантии, что ее не сдадут. Здесь не Америка, у нас программа защиты свидетелей еще не работает. И нет такого количества профессиональных и добросовестных офицеров, которые ни при каких обстоятельствах ее не выдадут. Наркомафия умеет мстить и не жалеет на это никаких денег. Они купят ее адрес у первого продажного сотрудника правоохранительных органов и пошлют к ней своих убийц. И тогда никто не сможет ее защитить. Я еще раз посмотрела на Веру и вышла из кабинета. Впереди у меня был самый трудный в жизни разговор.

Я поехала к Левчевым, нарочно выбрав самый долгий маршрут, чтобы попасть к ним как можно позже. В пути позвонила Нине, чтобы она встретила меня во дворе — не представляла, как смогу встретиться с Левчевыми одна. Нина ни о чем меня не спросила, и за это я была ей очень благодарна. Просто сказала, что будет ждать меня во дворе.

Я появилась у их дома через сорок минут. Начинало темнеть. Я заперла машину, прошла по двору и, увидев мою двоюродную сестру, подошла к ней. Нина смотрела на меня и, кажется, сумела все понять до того, как я начала говорить. Глаза у нее были мокрые от слез.

— Да, — подтвердила я, — его нашли погибшим. На стройке. Может, сам сорвался и упал. Подробностей не знаю.

— Что ты им скажешь?

— Правду. Расскажу, что его нашли. И сразу уйду. Мне будет трудно там одной. Без тебя.

— Я не пойду, — неожиданно отказалась Нина, — не могу. Я не смогу все это вынести.

— А я смогу? Ты думаешь, мне легко? Вот так просто прийти и сообщить родителям, что погиб их сын. Думаешь, мне очень просто решиться подняться к ним домой?

— Это твоя работа, — всхлипнула Нина.

— Это наша работа. Воспитывать своих детей, — твердо проговорила я, — и мы с тобой должны пойти вместе. Ты втянула меня в эту историю, Нина. Ты думаешь, мне было легко беседовать с этими подростками и узнавать такие жуткие подробности? Пойдем. Я боюсь сорваться.

Она согласилась. Что было потом, вам лучше не знать. А мне лучше никогда не вспоминать. Это было самое страшное, что произошло в моей жизни. Дверь мне открыла сама Медея, которая, похоже, сразу же поняла, почему мы пришли вместе. Я только открыла рот, как она закричала. Очень страшно закричала. Никогда не забуду ее крика. Потом упала на пол. Прибежал муж. Он был растерян, но старался держаться. Когда мы положили Медею на диван, я коротко сказала ему о том, что случилось. Левчев заплакал. Никогда не думала, что это так страшно, когда плачут взрослые мужчины. А я сидела и держалась. Потом заплакала Нина. В конце концов, заплакала и я. Так мы все и ревели. Затем приехала «скорая помощь», и Медею увезли в больницу. Левчев поехал вместе с ней. А я пошла к Нине и еще долго плакала у нее дома. Вернувшийся муж Нины даже не решился пройти к нам на кухню, чувствуя, в каком мы тяжелом состоянии.

Так мы и просидели несколько часов. Мой мобильный телефон лежал в сумке, которую я оставила в коридоре. Он звонил беспрерывно, но нам было не до него. Виктор позвонил раз двадцать и начал уже беспокоиться, когда муж Нины принес мне мою сумочку и я наконец ему ответила, разрыдавшись в аппарат. Виктор искал меня, чтобы отвезти и показать нашу возможную новую квартиру на Тверском бульваре. А я совсем об этом забыла.

Виктор все понял без лишних слов. Приехал за мной на такси, забрал у меня ключи от машины, спустил меня вниз, посадил в автомобиль и привез домой. Какое счастье, когда у вас такой понимающий муж! Уже дома я снова расплакалась. Хорошо, что я работаю у Марка Борисовича и не сталкиваюсь с подобными трагедиями ежедневно. Иначе я долго просто не выдержала бы.

Мы просидели на кухне почти до утра. Я все говорила и говорила, рассказывая Виктору обо всем, что случилось. Он молча меня слушал не перебивая. А ведь ему утром нужно было на работу. Но он хорошо понимал, что в этот момент мне необходимо его сочувствие. И его молчание. А потом вдруг я сказала ему, что хочу рожать. Непонятно почему и в какой связи с тем, что говорила до сих пор. Он очень удивился. Долго молчал. Наконец переспросил:

— Ты уверена?

— Да, — я взяла его руку, — у нас с тобой нет детей. Это неправильно, Виктор. Так нельзя.

— У нас есть твой сын.

— Верно. И Саша растет один. Совсем один. Раньше он просил меня родить ему братика или сестричку. А в последние годы перестал. Видимо, понял, что я ничем не смогу ему помочь. А я сама хочу, чтобы у нас был ребенок. Наш общий ребенок, Виктор. Брат или сестра для Саши.

— Извини, — отозвался Виктор, — я думал, что ты не захочешь. В твоем возрасте…

— Где ты научился говорить женщинам гадости? — улыбнулась я сквозь слезы. — Неужели ты ничего не понял? Я хочу родить. Мне только тридцать девять лет. Возраст вполне подходящий. Я уже рожала, и поэтому риск небольшой.

— Возможно. — У Виктора было какое-то неопределенное выражение лица, как будто он был не рад. Я не поняла, почему он так реагирует.

— Тебе что-то не нравится?

— Я всегда поддерживаю все твои решения, — напомнил он, — но это предложение настолько необычно. Я даже не мог подумать…

— А ты сам хочешь?

— Конечно. Но я всегда думал о тебе. Только о тебе. Конечно, я хочу иметь ребенка. Только учти, уже утро и у нас осталось не так много времени. Или можно отложить процесс зачатия на завтра?